Джон Пассарелла - Обряд посвящения[Rite of passage]

Голова продолжала болеть, и бугорки над линией волос ощущались сухими и отслаивающимися. Ощупав лоб, Дальтон нашел порез, но — странное дело — никакой крови. Под разрезом выпирало что–то твердое, как будто коренной зуб лез из десны, выталкивая молочный.

Схватив с передней спинки кровати серую вязаную шапку, Дальтон по коридору отправился в ванную. По дороге он помедлил, чтобы послушать разговоры снизу.

— …наказывать его, если нас не будет? — спросил дед.

— Я определенно не собираюсь дать билетам на «Скрипача» пропасть, — отозвалась бабка.

Дальтон кивнул сам себе, вспомнив, что несколько месяцев назад они приобрели билеты на мюзикл «Скрипач на крыше» в Чеширском театре. Если мюзикл идет сегодня вечером, дом останется в его распоряжении. Ему не придется слушать, как они сучатся насчет того, какой из него негодный внук, как он позорит имя семьи, как ему, малолетнему преступнику, самая дорога в тюрьму, бла–бла–бла.

— Нам меньше года осталось терпеть его выкрутасы, — проговорил дед.

«Ну, разумеется, — подумал Дальтон. — Они вышвырнут меня, как только мне исполнится восемнадцать».

Этим они грозились вот уже три года. Не то чтобы он должен был стать паинькой, чтобы не вылететь из дома — выбора ему не предлагали. Они просто заявили, что по достижении восемнадцати лет ему придется подыскать другое место для жилья, и на этом их долг будет выполнен.

После этого никто их не осудит. В конце концов, они пеклись только о своей репутации.

Дед не раз предлагал ему в восемнадцать пойти в армию: «Может, они смогут превратить неудачника во что–нибудь толковое».

Дальтон поморщился, когда лоб пронзило болью. Он ввалился в ванную и рассмотрел свою голову в зеркало. Обычно короткая стрижка открывала верхнюю часть лба, но теперь рыжие волосы выглядели длиннее, будто отросли на сантиметр за прошедшие сутки. Обеими руками Дальтон отвел волосы от шишки с порезом. Под кожей виднелось что–то белое, словно кость. Он потыкал вырост пальцем, ожидая, что тот будет свободно двигаться под кожей, но вырост оказался устойчивым и твердым, будто кость.

— Что это такое, черт побери? — прошептал Дальтон сам себе.

Он открыл ящик под раковиной, достал оттуда ножницы и развел лезвия как можно шире. Придерживая одно лезвие, будто нож для колки льда, он воткнул его кончик в порез и надавил на твердое вещество. Если получится поддеть эту штуку снизу, можно будет вытолкнуть ее из–под кожи. Однако с какой стороны он ни заходил, найти нижнюю часть не удалось. Поморщившись, он втолкнул лезвие глубже, а потом вскрикнул, когда оно соскользнуло и полоснуло по коже.

Уронив ножницы в раковину, Дальтон зажал ладонью свежий порез. Кровь просочилась сквозь пальцы и потекла по лицу. Схватив из маленького шкафчика свежее полотенце, он прижал его к открытой ране. Пульсация в голове усилилась, дополнившись ровными волнами острой боли. Возникло ощущение, будто что–то с острыми когтями забралось в череп и вгрызалось в мозг. Скорчив гримасу, он ударил головой в зеркало. Пропитанное кровью полотенце смягчило удар, но зеркало сильно растрескалось. Перед глазами поплыло, и Дальтону показалось, что он сейчас потеряет сознание. Свободной рукой он вцепился в край раковины и прикусил губу, надеясь, что внезапная вспышка новой боли позволит сосредоточиться и удержаться на ногах.

Из–за двери донеслись тяжелые шаги поднимающегося по лестнице деда.

— Дальтон! — позвал он.

— А? — пробормотал Дальтон, потом ответил громче: — Чего?

— Где ты, черт побери?

Дальтон поспешил к двери, открыл ее и высунулся наружу:

— В ванной. Волосы подстригаю.

Дед прищурился в его направлении, будто пытаясь понять, что происходит:

— У тебя кровь идет.

— Просто порезался.

— Какой придурок может порезаться, подстригая собственные волосы?

Дальтон пожал плечами:

— Я чихнул. Ткнул себя ножницами.

— Заплатишь за это полотенце из карманных денег.

— Конечно, — отозвался Дальтон.

«О каких карманных деньгах речь, ты, старый скупердяй?»

Дальтон изо всех сил постарался не огрызнуться. У него дико болела голова, по лбу текла кровь, а в рот затекала кровь из губы, и он просто хотел, чтобы старый ублюдок убрался уже.

Ссора только растянет разговор.

— Мы с твоей бабушкой сегодня идем на постановку.

— «Скрипач», — сказал Дальтон. — Я слышал.

— Так ты еще и подслушиваешь?

— Наплевать. Можно подумать, мне есть дело до вашей общественной жизни.

Что ж, он пытался, чтобы все прошло тихо–мирно.

«К черту».

— Такое неуважение доведет тебя до беды, — дед помахал перед ним сморщенным пальцем. — Сегодня вечером мы уйдем. Ты по–прежнему наказан. Останешься в доме и не будешь влезать в неприятности. Никаких посетителей. Не дай бог узнаю, что ты пустил в дом этого жуткого парня Феррато. Он дрянной вор.

— Наплевать, — повторил Дальтон. — Это всё?

— Если узнаю, что ты нарушил запреты, лишишься всех привилегий.

«Мужик бредит, — подумал Дальтон. — Какие еще к черту привилегии?»

— Ага, как хочешь, — сказал он. — Мне еще с дыркой в голове разбираться.

— Так мы договорились?

— Уже в третий раз, старик.

— На твоем месте, мальчик, я бы не наглел, — лицо деда побагровело.

Теперь Дальтон зашел слишком далеко и провоцировал старика просто потому, что хотел от него избавиться.

— Мы разбаловали твою мать, и посмотри, что из нее выросло. Распутница, которая залетела и родила задиристого ублюдка.

Дальтон распахнул дверь и уронил окровавленное полотенце на пол:

— Не смей, черт побери, говорить о моей матери!

— А что ты вообще о ней знаешь, мальчик? Она была не уважающей себя шлюхой и подохла, рожая никчемный кусок…

В мгновение ока Дальтон насел на него, обхватив пальцами с темными заостренными ногтями жилистое горло и приготовившись выдавить жизнь из хрупкого тела старого подонка:

— Я тебе сейчас башку оторву!

Его внимание привлекло движение у подножия лестницы. Бабка смотрела на него с почти физически ощутимым холодным презрением:

— Хоть пальцем деда тронь, и я обвиню тебя в нападении и избиении, и упеку в тюрьму.

«А если я убью вас обоих, — подумал Дальтон, — то смогу сбежать».

Бабка подняла зажатый в руке телефон:

— Один звонок, и твоя жизнь кончена.

Дальтон секунду мерил ее взглядом, потом посмотрел на деда, который казался чересчур спокойным, учитывая, что его горло сжимали сильные руки, потом снова на бабку. Внезапно он сообразил, что они хотят, чтобы он сорвался. Только это им и надо. Воспитание преступника, попытки наставить его на путь истинный — это, должно быть, выглядело благородно в глазах соседей и прихожан их церкви. Если он на них нападет, никто не станет винить их за то, что сдали его за решетку. Если он станет опасен для собственной семьи, дед и бабка смогут поступить, как им вздумается. Они будут свободны от обязательств.